Доходные дома: память о прекрасном прошлом или жилье будущего?
Дома, построенные по новейшим технологиям, с удобными квартирами, уникальными интерьерами, обитаемыми крышами, где жители, не обремененные бытом и собственностью, отдыхали от трудов, занимались спортом, завтракали и ужинали в кафе с видом на «всю Москву». А, при желании, со временем переезжали в другой, не менее прекрасный доходный дом. Почему революционный для начала прошлого века формат жилья и сами здания сегодня так остро нуждается не только во внимании и тщательном изучении, но и государственной защите? Об этом и не только мы говорим с журналистом и краеведом, автором цикла экскурсий и одноименного блога «Москва из бабушкиного сундука» Марией Сурвилло.
«СП»: — Мария, как объяснить людям, что это за феномен — доходные дома? Почему это наше историческое и культурное достояние, в чем оно?
— Мне кажется, мы живем в такое время, когда понятие «малая родина» у каждого человека естественно выходит на первый план. Я сама отношусь к тому поколению советских людей, когда «любовь к малой родине» буквально внедрялась в наши головы с ранних лет, что по-моему не давало возможности по-настоящему понять и прочувствовать, что на самом деле это — основополагающее, очень личное чувство. И если говорить о жителях городов, неважно каких в нашей огромной стране, то доходные дома — это то недавнее прошлое, до которого мы можем буквально дотянуться рукой. Что вообще это за явление?
Доходные дома — следствие реформы середины XIX века, когда после освобождения крестьян огромное количество людей оказалось свободными. Эти свободные люди абсолютно меняют структуру жизни русского общества. Тысячами они едут в крупные города в поисках работы, но жить там им негде. Городскую квартиру уже даже в начале 20 века нельзя было купить или тем более «получить» от государства — только арендовать на некоторый срок. Поэтому доходные дома массово возводились для сдачи квартир в аренду, чаще всего уже с мебелью. Это поветрие захватило Россию и стало настоящим спасением и даже золотым дном — в том числе и для русской аристократии, которая после реформы 61 года оказалась без даровой рабочей силы, а значит и без привычных доходов.
Представьте, какой мощный тектонический сдвиг произошел в жизни России — ведь в многоэтажки заселялись не только рабочие, для среднего и даже высшего класса также строились свои доходные дома, абсолютно роскошные. И это в стране, где на протяжении всей истории подавляющее большинство населения проживало «на земле», в отдельных домах, будь то дворец, усадьба или лачуга.
«СП»: — Москва была пионером этого движения?
— Первым в конце 19 века массово начал застраиваться Петербург, столица империи. Москва опаздывает за Петербургом в архитектурном смысле примерно лет на 20−30. Москва город старообрядческий, город старых денег, спрятавший свои фасады, коллекции картин внутри садов, подальше от глаз прохожих. Невероятные фруктовые сады были при каждой городской усадьбе. Когда Москва все же начала строить доходные дома — это до неузнаваемости изменило ее облик. Описанная Чеховым трагедия «вишневого сада» — примерно та самая ситуация, во многом неизбежная, когда на рубеже веков вместо усадеб в стране появляются доходные дома.
Весь центр Москвы и сегодня застроен доходными домами. Всем этим постройкам больше ста лет. Мы же их воспринимаем сейчас как расходный материал, который, наравне с усадьбами XIX века, идет под бульдозер в начале века XXI. Сами уничтожаем то, что должны были сохранять как память о недавнем нашем прошлом. Хотя есть и положительные примеры. Интересные процессы идут в Ростове-на-Дону. Это красивейший город, настоящая жемчужина, где занимаются сохранением доходных домов. Есть энтузиасты в Казани, Калининграде, Саратове. Но это пока не массовое движение.
«СП»: — Вы упомянули «вишневый сад» — о его судьбе до сих пор рыдает вся русская культура…
— А еще через короткое время мы будем также рыдать по тому, что произошло с доходными домами. Если внешне, архитектурно они в большинстве своем сохраняются, та катастрофа, которая происходит в связи с капитальным ремонтом этих домов, когда уничтожаются уникальные интерьеры, — это невосполнимая потеря. Воссоздать технологии, которые использовались внутри доходных домов, в новых условиях невозможно.
«СП»: — Как вам кажется, обостренное отношение к сохранению исторического и культурного наследия — это характерная черта именно ХХ века?
— Тысячу лет наша страна жила в условиях бесконечных войн и потерь. Мы утратили огромное количество памятников: и архитектурных, и литературных. А те, которые сохранились или обретены, — следствие счастливого стечения обстоятельств. Всегда с благодарностью думаю о российских монастырских твердынях, которые сохранили бесценные летописи. Но даже в XVIII веке общее отношение к сохранению культурного наследия, уникальным документам было весьма своеобразным. Яркий пример — архив Коллегии иностранных дел, палаты Украинцева в Хохловском переулке, очень любимое москвичами место.
До переезда на Хохловку важные бумаги гибли целыми сундуками. Филипп Вигель писал: «В одном из отдаленных кварталов Москвы, в глухом и кривом переулке, старинное каменное здание возвышается на пригорке. Для хранения древних хартий, копий с договоров ничего нельзя было приискать безопаснее и приличнее сего старинного каменного шкапа с железными дверьми, ставнями и кровлею. Всё строение было наполнено, завалено кипами частью разобранных, частью неразобранных старых дел: только три комнаты оставлены были для присутствующих». Архив представлял собой нагромождение редчайших документов, где и что там лежит знал, пожалуй, только один человек — легендарный директор архива Малиновский. И когда Александр Сергеевич Пушкин пишет «Историю пугачевского бунта», он не ищет в архивной картотеке Коллегии иностранных дел нужные ему книги — самостоятельно найти там ничего невозможно, ему помогают, складывают документы в специальные папки.
Вся классификация и бережное отношение, хотя тоже с оговорками, начинается только в XIX века. А в начале советской эпохи, как ни удивительно, одновременно с чудовищными процессами по ликвидации некрополей и разрушением церквей, начинаются очень важные процессы по созданию музеев и развитию самого музейного дела. Также можно вспомнить подвижничество отдельных деятелей культуры — например, архитектора и реставратора Петра Дмитриевича Барановского и его коллег, спасавших от уничтожения храм Василия Блаженного и множество других менее известных памятников. Но эта деятельность, повторюсь, никогда не была массовой. По моему ощущению, процент людей, вовлеченных в процессы защиты культурного наследия всегда примерно одинаков, что в ХХ веке, что сейчас.
«СП»: — Вернемся к доходным домам — в число памятников, охраняемых государством, они, кажется, не входили.
— Многие и сейчас не входят. Нет ни одной книги о доходных домах Москвы. Есть книги об архитекторах и стилях, но еще никто не рассказал, как там все было устроено, как жили люди. Я собираю материал, и если мне дать год свободной жизни, такую книжку я с радостью напишу.
«СП»: — Среди московских доходных домов у вас наверняка есть любимчики. Расскажите о них.
— Я люблю все неяркое. Многие дома в переулках Арбата, где я живу, мне уже действительно как близкие родственники. С домами можно разговаривать, они меняются, у них меняется настроение. Архитектор Валентин Евгеньевич Дубовской, певец Средневековья на московских фасадах, которого я нежно люблю, построил очень много домов именно в окрестностях Арбата. Его знаменитый «дом под рыцарями» предназначался для очень состоятельной публики — внутри он устроен как рыцарский замок, с внутренним двором, широкими лестницами и атрибутами рыцарского средневековья на фасаде. В доме огромные квартиры, некоторые размерами до 300 метров. По сути это та же самая московская усадьба, вознесенная на уровень второго-третьего этажа. С простором анфиладного устройства, с людской, черным ходом. В «доме под рыцарями» вполне можно было представить первый бал Наташи Ростовой — так просторны были квартиры.
В 1917 году все эти огромные квартиры превращаются в коммунальные. Очень всем рекомендую посмотреть замечательный фильм Марины Голдовской «Дом под рыцарями» — уникальный документ эпохи. Там воспоминания и потомков первых жителей, и тех, кто въехал в него в 1918—1919 году. Со временем дом был передан Министерству культуры, а потом с широкого плеча Бориса Ельцина перешел Дому актера. Сегодня его помещения разделили на все на те же коммунальные клетушки, которые сдаются разным конторкам. Единственная надежда, что еще во времена Минкульта там все стены зашили гипсокартоном, и теперь, если его отодрать, под ним откроются глубины и красоты, которые заложил архитектор Дубовской.
«СП»: — Вы ведь тоже живете в доходном доме.
— Я считаю своим долгом возвращать имена. Одно из таких имен — это архитектор нашего дома Дмитрий Михайлович Челищев. Дворянский род Челищевых — один из древнейших. Почти во всех домах, построенных Дмитрием Михайловичем, я была. В Сивцевом Вражке, например, стоит один их самых нарядных домов этого архитектора, созданный уже в советское время. Там Челищев и доживал свою жизнь. Жители одного из подъездов дома в Сивцевом Вражке еще в начале 2000-х провели фантастическую реставрацию внутренних интерьеров. Были расчищены великолепные росписи потолков. Кстати, на первом этаже в этом доме в свое время жил Сергей Есенин со своей первой гражданской женой Анной Изрядновой. И актер Сергей Никоненко сделал там небольшой музей. Но про этот музей тоже почти никто не знает.
А мой дом в Гагаринском переулке был построен Челищевым в 1911 году. Примерно там, где была когда-то усадьба князей Гагариных. Все наши соседи подписались под документом, что они делегируют меня на работу в московском архиве, который находится на Профсоюзной улице. И там мне повезло найти папку с чертежами, рисунками, с планами всего, что было на этом месте с середины XIX века. С фамилиями соседей — справа, например, жил декабрист Свистунов, похороненный сейчас в Донском монастыре. Потом долгие годы в этом доме жил архитектор Щусев. Соседи с другой стороны — домовладение художницы Марии Якунчиковой, знаменитый дом Вильяма Валькота, автора проекта гостиницы «Метрополь». Правила в московском архиве таковы, что по домам, которые были снесены, получить документы можно без особых проблем. А по домам, которые стоят, ты должен прежде получить разрешение на это у всех жильцов.
В Петербурге ситуация иная. Там все оцифровано. Сел к компьютеру — тут тебе адрес, чертежи, и все, что есть в хранилище. А наш архив сидит над этими документами, как Кощей Бессмертный, охраняет их почти как государственную тайну.
«СП»: — Будет ли жить в вашем доме уже широко популярная среди ваших подписчиков в соцсетях дверь «Василий»? Расскажите о ней
— С удовольствием. История и правда удивительная. Три года назад, получив в архиве поэтажные планы нашего дома, нам очень захотелось посмотреть, что же сохранилось за 100 лет под побелкой на потолке и стенах. Почти полгода замечательный реставратор Екатерина Дмитриева послойно счищала то, что у нас было на потолке. Росписей мы пока не нашли, зато открылся кессонированный потолок и замечательный золотой орнамент. Еще в нашем подъезде сохранились две «родные» входные двери. Это большое везение. Но родная, историческая дверь в мою квартиру не сохранилась. Я так мечтала найти аналогичную! И вот в другом доме, построенном Челищевым на улице Бурденко, которому грозил капитальный ремонт, на пятом этаже нашлась-таки историческая дверь, которую жильцы собирались менять.
А дом этот, ни много ни мало, был в свое время заказан Челищеву Василием Кандинским, знаменитым художником. Спустя год раздумий, хозяева двери все же отдали ее мне, и я, абсолютно счастливая, назвала ее «Василий» — в честь Кандинского, разумеется. Однако на этом приключения не закончились: строптивый «Василий» оказался шире, чем мой дверной проем. Меня и это не остановило: подумаешь, уменьшить дверь. В итоге «Василия» мы, конечно, тщательно отреставрировали. Из нее было вынуто семь замков — наследие бывшей коммунальной квартиры. Но сузить дверь на 10 сантиметров на деле оказалось абсолютно нереальной историей. Так дверь Василий превратилась в музейный экспонат — первый экспонат, надеюсь, будущего музея доходных домов Москвы.
«СП»: — Отличный план. Мне кажется, «Василий» может даже гордиться таким поворотом событий. Какие еще экспонаты наверняка уже ждут своего часа, чтобы украсить этот действительно уникальный музей?
— Экспонатов очень много. У меня хранятся мраморные подоконники, тумбочка, вешалка из доходного дома, стремянка 1910-х годов. Очень много фурнитуры — ручки, щеколды. Когда я попадаю в такие квартиры перед расселением или перед капитальным ремонтом, всегда стараюсь забрать то, что жильцы готовы мне отдать. Лично моего собрания на музей, возможно, и не хватит, но на достойную выставку экспонатов — вполне.
«СП»: — Есть ли надежда, что музей все-таки состоится?
— Пока реальных подвижек нет, к сожалению. Я общалась с депутатами в Хамовниках и на Арбате. Ведь есть десятки досуговых центров — как правило, это маленькие подвальчики, в которых от силы раз в месяц проходят какие-то мероприятия. Мы мечтаем для начала просто сделать большую выставку в одном из таких досуговых центров.
«СП»: -Вы говорили, что нам крайне необходим закон о сохранении доходных домов. Каким вы его видите?
— О необходимости такого закона я говорю уже несколько лет. Зачем он нужен? Например, капитальный ремонт — благое вроде бы дело, но что происходит в случае с доходными домами? Метлахская плитка на полах — настоящее произведение искусства, многие сорта которой, произведенные в начале ХХ века, благодаря уникальной технологии имеют срок службы минимум лет 200, а некоторые виды и 500 лет прослужат. Конечно, на ней есть утраты, которые можно деликатно отреставрировать. Есть миллион недорогих способов реставрации этих полов. Вместо этого нечеловеческими усилиями, отбойными молотками и прочей техникой сбивают эту метлахскую плитку и… кладут дешевый керамогранит, служба которого — 3 года от силы. И значит, через три года будет нужен новый ремонт. Зачем-то в парадных снимают дубовые перила. Но повторить изгиб, гнуть дерево так, как его умели гнуть в начале ХХ века руками, — невозможно. А вот это убожество, когда рабочие из кубиков пытаются составить изгиб деревянных перил. Иначе как вредительством я это назвать не могу.
«СП»: — Может все это — просто от культурного недомыслия?
— Именно поэтому и необходим контроль государственных органов. Во многих странах существует закон, что в домах старше 70 лет любой капитальный ремонт может производиться с заменой только на аналогичные материалы. Окно деревянное на деревянное, стекло на точно такое же стекло. Нам очень нужен такой закон.
«СП»: — Мария, как вы думаете, возможно ли в наше время возрождение идей доходного дома, их современная реинкарнация?
— Я много размышляла над этим. И мне кажется, был в нашей жизни период, когда это возрождение могло стать вполне реальным. Ведь с чего начиналась история доходных домов в Москве? Когда еще один гениальный московский архитектор Эрнест Карлович Нирнзее в 1912 году построил в Гнездниковском переулке свой знаменитый «дом холостяков». Это был уже новый, по сравнению с доходным домом-усадьбой, тип арендного жилья: крошечные комнаты гостиничного типа, где нет кухни, из удобств — туалет и ванная. Много света, большое окно. А все остальное предусматривает структура самого дома: фабрика-кухня или столовая, обитаемая крыша, куда жители этого дома приходят отдохнуть, почитать книжку, поиграть в бадминтон или волейбол.
Прообраз дома-коммуны, смысл которого даже не столько получить доход, сколько создать среду обитания для нового человека, живущего в новом обществе. И вот сегодня я смотрю на своего старшего сына, ему 23 года, и вижу, насколько он и его поколение не хотят быть обременены собственностью. Эти ребята совсем не такие как мы. Им кажется, что самое важное — жить здесь и сейчас. Мы же мыслим как все советские люди, для которых главное — уверенность в завтрашнем дне, и, конечно, собственная квартира. А наши детей в 21 веке выросли с уверенностью, что могут спокойно, не имея собственности, иметь возможность всю жизнь платить ренту.
Также, к слову, мыслили многие не самые глупые люди на заре доходного строительства. Да и раньше, в XIX веке. Взять того же писателя Аксакова. Это же ужас, сколько раз он переезжал, сколько сменил квартир в переулках Арбата! Или композитор Танеев. Он и здесь жил, и тут, и за углом пожил. Как известно, любая история идет по спирали. И в 20-х годах XXI века новое поколение неожиданно оказалось готовым жить точно так же, как люди сто лет назад, когда появились доходные дома. Но все опять изменилось. Какие коррективы в представление о жизни у наших детей внесет нынешняя ситуация, лично я не берусь даже загадывать. Поживем — увидим.
В любом случае, если подводить итог, мне бы хотелось, чтобы все обратили внимание на доходные московские дома. Не только как на архитектурный памятник, но и на как на исторический документ. Нужно принять закон об их охране и сделать работу в архиве доступной для людей, интересующихся своим прошлым.
